Владыка Иеремия[1] был строгий ревнитель Православия, полный сил и энергии, не останавливающийся ни перед каким препятствием. Сын бедного причетника Орловской епархии Иродион Соловьев, — так в миру звался Иеремия, родился 10 апреля 1799 года[2]. В 1810 году он поступил в Севское духовное училище, а затем в Орловскую Духовную Семинарию, которую окончил в 1819 году. В родной семье он усвоил много добрых обычаев, между прочим, — любовь к церковности. Любовь эта выражалась в его набожности, благочестии, необыкновенном смирении и сознании немощей своих духовных сил. Эти черты его нравственного характера остались в нем навсегда, с ними сошел он и в могилу. Но скромный, кроткий, непритязательный в отношении к себе и другим, с горячею истинно-христианскою любовью, спешивший на помощь другим, он отличался в то же время необыкновенною энергией и силой воли, не выносил равнодушия к Православию и, не взирая на лица и обстановку, смело и беспощадно высказывал свое мнение, горячо отстаивая интересы Православия. Еще будучи учеником он обратил на себя внимание своего начальства, в лице ректоров Семинарии — архимандритов Владимира и Гавриила (впоследствии архиепископа Рязанского) и Орловского епископа Досифея, своею набожностью, благонравием и смирением. В 1814 году он был посвящен в чтеца и книгодержца.

Задушевным и неизменным его другом был Иван Борисов, первый ученик в классе, впоследствии знаменитый Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический. Иродион Соловьев и Иван Борисов неразлучно просидели за одной партой в последнем богословском классе. Сознание немощей своих духовных сил было у Соловьева так велико, что, несмотря на видимо более чем хорошие успехи, он думал отказаться от продолжения семинарского образования.

В последний год пребывания в Семинарии Соловьев и Борисов много и долго размышляли и беседовали о дальнейшей своей судьбе. Борисов, по сильной склонности и жажде к знанию, думал поступить в Харьковский университет для продолжения своего образования. Соловьев же, по своей благочестивой настроенности, духовное звание предпочитал всем другим званиям и состояниям и думал поступить во священники. Держась таких взглядов относительно своего будущего, он сильно убеждал и Борисова не изменять своему званию, не отказываться от служения Церкви и принять даже пострижение в монашество. Эти беседы не прошли бесследно в жизни обоих. И тот и другой дали друг другу слово поступить в монашество.

По окончанию курса друзья расстались. Борисов поступил в Киевскую Духовную Академию, а Соловьев, предназначенный вместе с Борисовым к отправлению в Академию, по недоверию к своим силам, а, отчасти, из желания помогать своим бедным родителям, уклонился от нее. Друзья встретились через пять лет, но уже при другой обстановке. Борисов прожил четыре года в Академии, в Киеве. По окончании курса наук в 1823 году он был назначен инспектором и профессором богословских наук в Петербургскую Семинарию, а через год бакалавром в Петербургскую Академию. 1823 году, в год окончания курса, он исполнил обет данный другу своему еще в Семинарии, принял пострижение в монашество с именем Иннокентия. Соловьев же по окончании семинарского курса четыре года прослужил в должности инспектора и учителя греческого языка в Севском духовном училище. Эти четыре года прошли собственно в подготовке к монашеству.

Влечение к иночеству, к которому он по основным чертам своего характера был склонен и прежде, усилилось во время училищной службы под руководством ректора Севского училища иеромонаха Иакова (впоследствии епископа Саратовского и Нижегородского). Готовясь к поступлению в монашество, Соловьев очень далек был от честолюбивых помыслов, лично для себя не видел в иночестве карьеры, готовился, по своей аскетической настроенности, к совершенному уединению и полному отрешению от мира и церковно-общественной деятельности. Искренне и глубоко он был убежден в спасительности монашества, как высокого подвига нравственной жизни: других взглядов на дело, в применении к своей личности иноческого служения, он не понимал и не разделял.

О чистоте и искренности его стремлений и побуждений свидетельствует обстановка, при которой он поступил в монастырь. Прежде чем принять пострижение в монашество, он решился пройти предварительно все степени послушания, испытать свои силы и достойно приготовиться к служению Богу и ближним в звании инока.

Прошло четыре года училищной службы. Орловский епископ Гавриил, хорошо знавший Соловьева, когда был ректором Семинарии, сам предложил ему место священника. Соловьев сначала с благодарностью принял место, но его охватило духовное раздумье. Колебания его, впрочем, были непродолжительны. Отказавшись от места, он обратился к епископу с просьбой назначить его послушником в Площанскую пустынь, но Преосвященный определил его в Брянский Печерский монастырь…

С этого времени и началась его нелегкая трудовая жизнь в положении послушника. Пешком, с кожаной котомкой за плечами, с палкою в руках, совершил он в весеннюю распутицу двухсотверстный путь до назначенного ему Брянского монастыря. В монастыре встретили его подозрительно: не было примера, чтобы инспектор и учитель училища начал поступление в монашество с низших степеней послушания. Приставлен он был первоначально к должности чернорабочего на дворе и при кухне. Через четыре месяца он был назначен к вакансии пономаря в ранней Литургии; в этом звании думал он остаться навсегда. Но Промысл Божий дал его жизни и деятельности другое направление.

В то время, когда Соловьев упражнялся в подвигах послушания, неожиданно для епархиального начальства пришло распоряжение Святейшего Синода о немедленном отправлении послушника Соловьева на казенный счет в Петербургскую Духовную Академию, и Соловьев снова очутился на школьной скамье. Распоряжение это было делом его друга Борисова, в то время бакалавра Академии. Только привычка к послушанию и к беспрекословному исполнению всех велений начальства заставила Соловьева явиться в Петербург и остаться в Академии.

Невольное пребывание в Академии скрашивалось сердечною дружбой и привязанностью Борисова. Зная хорошо духовные дарования и душевные качества Соловьева, Борисов не мог допустить, чтобы они остались без применения к делу на более широком поприще в области церковно-общественной жизни и заглохли в стенах монастыря, и привлек его поэтому в Академию. Поступив в Академию, Иродион Соловьев принял пострижение в монашество с именем Иеремии. Пострижение совершено было в академической церкви 21 ноября 1824 года Ревельским епископом Григорием (впоследствии митрополитом Петербургским).

Иеремия пробыл в Академии только три года. Это трехлетнее пребывание не убило в нем прежней мысли остаться в монастыре, в уединении. При окончании курса он заявил начальству о своем намерении поступить в монастырь и просил, чтобы его не удостаивали никакой академической степени. Просьба строгого инока была исполнена, но в монастырь ему не скоро пришлось поступить. Вскоре по окончании курса в 1827 году он был рукоположен во иеромонаха и был назначен Законоучителем 2-го кадетского корпуса. В 1829 году перемещен был из корпуса бакалавром в Академию.

В 1830 году состоялось назначение Иннокентия Борисова ректором Киевской Духовной Академии. Предстояла тяжелая, нежелательная для обоих друзей, разлука, так как по словам Иеремии «оба они (т.е. Иннокентий и Иеремия) надобны были для поддержки в этом мудреном мире». Но митрополит Серафим, которому хорошо была известна жизнь двух друзей, пришел к мысли, что «Иеремия будет скучать без него», т.е. Иннокентия, и решил снова соединить их. На следующий день он предложил комиссии духовных училищ назначить Иеремию инспектором в Киевскую Академию. Друзья возблагодарили Бога за неожиданное воссоединение и отправились в Киев, куда давно и всею душой стремился Иеремия. С назначением на должность инспектора Академии последовало и возведение Иеремии в сан архимандрита.

В 1834 году он был перемещен ректором Киевской Семинарии и настоятелем Киево-Выдубецкого монастыря. В 1839 году освободилась должность ректора Киевской Духовной Академии: Иннокентий — друг Иеремии — возведен был в сан епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии. Иеремия занял его место. Исполнилось слово Спасителя, — всяк смиряяй себя, вознесется (Лк. 18, 14). Сколько Иеремия ни уничижал себя, все напрасно. Он добровольно принял на себя тяжелые чернорабочие обязанности монастырского послушания, — его против воли посылают в высшее учебное заведение; добровольно отказывается от ученой степени, чтобы лишиться права получать высшие должности, — его против воли назначают на такую должность, которая дается только имеющим высшую степень.

В 1841 году Преосвященный Иннокентий был переведен в Вологодскую епархию, а Иеремия, по обычаю, занял его место. Он был назначен викарием Киевской митрополии, с возведением в сан епископа Чигиринского. Разлука была тяжелая, но неизбежная. Не надолго после остался в Киеве и Иеремия. Через два года он был возведен в звание епископа Кавказского и Черноморского.

К киевскому периоду деятельности Преосвященного Иеремии относится и пострижение им (15 февраля 1841 года), а затем рукоположение (в сан иеродиакона – 6 апреля, в сан иеромонаха – 1 июля) будущего святителя Феофана Затворника. «Замечательно, — пишет один из жизнеописателей святителя Феофана, — что такой подвижник, как Преосвященный Феофан, пострижен в монашество и рукоположен в две первые степени священства таким же истинно богомудрым мужем, как Преосвященный Иеремия! Так в жизни духовной один ярко горящий светильник горением Божественного Света возжигает другие, новые светильники, да во время свое поставлены будут на свещнице и светят всем, «иже в храмине суть».

В Харькове по пути в Ставрополь произошла встреча Иеремии со своим другом детства Иннокентием, который радовался духовною радостью за своего друга Иеремию. Заветная, задушевная мечта Иннокентия дать деятельности Иеремии направление, соответствующее его духовным дарования и силам, осуществилась. В ревности и способностях своего друга к труду для славы Божией он никогда не сомневался; не сомневался и в благих результатах этого труда и, как показали последствия архипастырской деятельности первого Кавказского епископа, не ошибся в своих ожиданиях и надеждах относительно его.

Подробно о трудах Преосвященного Иеремии по устроению Ставропольской епархии говорится в разделах, посвященных Духовной школе, храмоздательству. Если же говорить кратко, то время правления епископа Иеремии (1843-1849 годы) было временем оживления церковной жизни на Северном Кавказе. Появились новые интересы; заговорили о необходимости постройки новых храмов, о создании духовно-просветительских учреждений, о борьбе с расколом и сектантством, о проповеди Православия среди горских народов. Общество приняло деятельное участие во многих начинаниях Преосвященного. Никогда еще в Ставрополе не проявлялась благотворительность в таких размерах, как во время управления епархией епископа Иеремии.

При владыке Иеремии, кроме Крестовоздвиженской были выстроены Андреевская, Успенская, Варваринская церкви; в предместье Ставрополя была основана женская община (будущий Иоанно-Мариинский монастырь). Кроме того, были устроены домовые церкви при мужской гимназии, военном госпитале, тюремном замке. При нем на месте старой домовой Спасской церкви, подаренной городу купцом Волобуевым, начали возводить Спасо-Преображенский храм. Наконец, в годы его правления был воздвигнут величественный Кафедральный Казанский собор. Многие из этих построек были сделаны за счет многочисленных пожертвований и при самом активном участии самого Преосвященного.

Неоценимы его труды по устройству Ставропольской Духовной Семинарии. «Основание Духовной Семинарии, — говорил епископ Иеремия, — я считаю не менее важным делом для Церкви, как и покорение Кавказа для государства».

Начальник Кавказской области генерал Гурко так отзывался о владыке Иеремии в 1845 г. в своем отношении на имя обер-прокурора Святейшего Синода графа Протасова: «Преосвященный Иеремия есть пастырь, достойный всякой похвалы. При строгом образе жизни он соединяет в себе истинную кротость, любовь к ближнему, глубокую набожность и пламенное усердие к вере. В его управлении почти не слышно жалоб, которые доходили прежде до областного начальства на лиц духовного ведомства. По его убеждению и содействию, исправлены, устроены или окончены постройкой многие церковные здания, особенно каменный Собор в Ставрополе (Кафедральный). Примером дел своих, равно как всегдашним расположением к добру и благотворению, он приобрел к себе общую привязанность и уважение»

Говоря о трудах Преосвященного Иеремии нельзя не коснуться и причины его устранения со Ставропольской кафедры, которой он отдал столько сил, и заботливую память о которой сохранил до конца жизни. Устранение первого Епископа Ставропольского находится в тесной с вязи с этими трудами, с его ревностным стремлением к правильному устроению церковной жизни в Кавказском крае. Вполне естественное для православного епископа стремление к преодолению и искоренению в своей Епархии пагубного старообрядческого раскола вошло в противоречие с государственной политикой, и привело фактически к разрушению вновь образованной епархии, когда в 1845 году приходы казачьих станиц были изъяты из состава Епархии и преданы в ведение Обер-священника Кавказского отдельного корпуса, что не сообразовалось ни с правильным порядком церковной жизни на Кавказе, ни с каноническими установлениями (пресвитер, по сути, стал исполнять Епископские обязанности). Подробно этот конфликт описан в книге Высокопреосвященнейшего Гедеона, Митрополита Ставропольского и Владикавказского «История христианства на Северном Кавказе».

В 1849 году Преосвященный Иеремия был переведен на Полтавскую, а вскоре после этого Нижегородскую кафедру, где оказался поневоле участником «дивеевской смуты», и стал жертвой наветов распоряжавшегося в Дивееве иеромонаха Иоасафа (Тихонова) после чего Преосвященный подал прошение об увольнении на покой[3] (эти события описываются в Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, составленной священномучеником Серафимом (Чичаговым).[4]

Публикуется по изданию: Прот. Павел Самойленко. История Ставропольской епархии (1843-1918) //Спб, 1999

 


[1]Учитывая то обстоятельство, что о деятельности Преосвященного Иеремии по обустройству вновьобразованной Епархии подробно рассказывается в разделах, посвященных Духовному образованию, храмоздательству, истории монастырей, в этой главке главное внимание автор сосредоточил на жизнеописании первого Кавказского Архиерея, помогающем понять как истоки его несомненных успехов, так и причины слишком раннего удаления со Ставропольской кафедры. Кто знает, как сложилась бы история Церкви Кавказской, если бы Владыка Иеремия благодатно управлял ею до кончины своей, осуществляя все задуманное им по благоустройству Епархии. Но история не терпит сослагательного наклонения. Предваряя жизнеописание Преосвященного представляется необходимым указать, что личность этого выдающегося архиерея привлекала внимание еще его современников, благодаря чему мы имели возможность пользоваться не только архивными документами, дающими лишь фрагментарное представление о Епископе Иеремии, но такими трудами как «Историческая записка о Кавказской, ныне Ставропольской, семинарии» А. И. Васильев или «Преосвященный Иеремия. Биографический очерк» А. Титова.

[2] Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. (издатели). Энциклопедический словарь

[3] На покое Владыка Иеремия жил в Печерском Нижегородском монастыре, где его посетил известный духовный писатель граф М. В. Толстой. Вот как он описывает встречу со старцем-епископом: «/…/Там представил меня ему знакомый нижегородский помещик И. А. Лыкошин, предварив меня, что преосвященный Иеремия тяготится продолжительными посещениями, и мы условились пробыть у него несколько минут. Но когда старец узнал из разговора, что «Рассказы из истории Русской Церкви» и другие статьи в «Душеполезном чтении» писаны мною, он обрадовался моему посещению /…/ После узнали мы, что утром того самого дня, когда сидели мы в келье архиерея-отшельника , у него было украдено все его богатство: золотые часы, подзорная труба, стоявшая на окне, из которого открывался прекрасный вид на нижегородскую ярмарку, и кошелек с пятнадцатью полуимпериалами. Окружающие его смутились этою покражею, но аскет остался совершенно спокоен и сказал им: «Часы указывали мне время, а мне пора думать о вечности. В трубу смотрел я на суету мирскую, а мне должно смотреть внутрь себя. Деньги были приготовлены на мое погребение; теперь, когда у меня нет ничего, похоронят меня и даром. Зачем же беспокоиться об этих вещах?» (Толстой, граф М. В. «Хранилище моей памяти»)

[4]Серафим, архимандрит. Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. Стр 599 — 615.